От великого до смешного

Измените свое отношение к ошибкам

Тони Моррисон убеждена, что не нужно бояться сделать что-то не так. Стоит воспринимать их как информацию, над чем еще стоит поработать.  Ошибки помогают нам развиваться.

«Внимательно относитесь к ошибкам, но не впадайте в депрессию, не нервничайте и не стыдитесь их. Для писателя ошибки — это только информация. Вот почему писатели должны переписывать и редактировать. Вы анализируете процесс и находите, что именно пошло не так, а затем исправляете это», — Тони Моррисон, интервью для National Endowment for the Arts, 2014 г.

Не думайте о результате — сосредоточьтесь на процессе

Джон Стейнбек советует не ставить себе конкретных целей, вроде «писать по 400 страниц в день». По его словам, такой подход демотивирует, и нам хочется отложить работу. Вместо этого писатель предлагает сконцентрироваться на самом процессе письма.

«Пишите свободно и как можно быстрее, выкладывая все мысли на лист. Никогда не исправляйте и не переписывайте, пока всё не будет готово. Внесение правок в процессе работы обычно служит оправданием для того, чтобы не продвигаться вперёд. Это также нарушает поток мыслей и сбивает с ритма, заданного подсознательной связью с материалом», — Джон Стейнбек в письме к Роберту Уоллстену, 1962 г.

Доводите начатое до конца

Ленни Лоренц, современный автор:

«Писательское выгорание — это вполне нормальное, цикличное явление, присущее всем авторам без исключения. Его можно приручить. С ним можно счастливо и полноценно жить. Любите свои произведения и всегда верьте в свои силы».

Проверенные способы классиков

Жорж Санд:

«Когда наступает момент придать своим мыслям форму, нужно полностью владеть собой, что на подмостках сцены, что в убежище своего кабинета».

Иван Бунин:

«Писать нужно каждый день, подобно тому как скрипач или пианист непременно должен каждый день без пропусков по нескольку часов играть на своем инструменте. В противном случае ваш талант неизбежно оскудеет, высохнет, подобно колодцу, откуда долгое время не берут воду. А о чем писать? О чем угодно».

Чак Паланик:

«Хватит ждать дождя за окном. Прекратите писать под определенную музыку, в носках сугубо одного цвета. Все эти странные, но премилые ритуалы присущи многим творцам, но сумеете ли вы остаться на плаву, когда у вас не будет возможности так долго ждать прихода вдохновения?»

Гор Видал:

«Мне кажется, плохим писателям их деятельность дается очень нелегко. Они просто не хотят этим заниматься. Они становятся писателями только из-за неуемных амбиций. Они испытывают невероятное напряжение, когда приходится наносить на бумагу все эти буковки, ведь сказать-то — нечего».

Харуки Мураками:

«Читателям все равно, какой у меня режим дня, лишь бы очередная книга оказалась лучше предыдущей».

Эрнест Хемингуэй:

Главред «Лабиринт Пресс» Екатерина Бунтман:

«Мы издаём книги для семейного чтения — исторические проекты в духе научпопа. Когда мы начинали работу, “намечтали” читателя 9-12 лет, но потом обнаружили, что взрослые тоже читают такие книги с удовольствием». 

Директор издательства «Абраказябра» Ольга Дворнякова:

«Больше всего мы ждём оригинальные познавательные проекты для детей 5-8 лет, 9-12 лет. А также будем очень рады художественным текстам для этих же возрастных категорий, которые содержат какой-то познавательный компонент.

Например, исторические приключения, приключения в мире растений, что-то вроде Карика и Вали, детективные и приключенческие истории, которые содержат какие-то элементы квестов или логических загадок».  

Гендиректор издательства «Пять четвертей» Наталья Эйхвальд:

«Ждём тексты, рассчитанные на читателей от 7 до 17 лет. Работаем с дебютантами, если понимаем, что есть потенциал. Говорим обо всём — есть и фантастика, и реализм, и социальные темы, и лёгкая романтическая проза.

Мы стараемся сделать всё, чтобы авторы ждали от нас ответа как можно меньше, но у нас не всегда получается. Обычно это 3−4 месяца. Самое главное — мы отвечаем всегда».

По материалам Band

27 октября 1888 года, Москва.

... Я иногда проповедую ересь, но до абсолютного отрицания вопросов в художестве еще не доходил ни разу. В разговорах с пишущей братией я всегда настаиваю на том, что не дело художника решать узкоспециальные вопросы. Дурно, если художник берется за то, чего не понимает. Для специальных вопросов существуют у нас специалисты; их дело судить об общине, о судьбах капитала, о вреде пьянства, о сапогах, о женских болезнях…

Художник же должен судить только о том, что он понимает; его круг так же ограничен, как и у всякого другого специалиста, — это я повторяю и на этом всегда настаиваю. Что в его сфере нет вопросов, а всплошную одни только ответы, может говорить только тот, кто никогда не писал и не имел дела с образами. Художник наблюдает, выбирает, догадывается, компонует — уж одни эти действия предполагают в своем начале вопрос; если с самого начала не задал себе вопроса, то не о чем догадываться и нечего выбирать. Чтобы быть покороче, закончу психиатрией: если отрицать в творчестве вопрос и намерение, то нужно признать, что художник творит непреднамеренно, без умысла, под влиянием аффекта; поэтому, если бы какой-нибудь автор похвастал мне, что он написал повесть без заранее обдуманного намерения, а только по вдохновению, то я назвал бы его сумасшедшим.

<...>

В кинематографе и литературе способы создания саспенса отличаются, не говоря уже о том, что напряженное ожидание возникает в самых разных сценах: от тикающей бомбы до ожидания маршрутки. И все же есть несколько базовых правил, о которых полезно помнить.

Чтобы саспенс работал, в центре сцены должен находиться герой, которому читатель сопереживает.

В напряженных сценах особенно важно, чьими глазами мы смотрим на происходящее, какая подобрана оптика: что видит герой или рассказчик, что знает, как относится к происходящему, существуют ли внутри сцены ставки лично для него, может ли он повлиять на действие?

Если читатель знает что-то, чего не знают персонажи, тревога усилится. Когда в запертой комнате люди в панике кружат вокруг тикающей бомбы — это тревожно, но читатель не так сильно вовлекается в повествование. А вот когда персонажи, ничего не зная, преспокойно пьют чай, а в это время под столом тикает та же бомба, — да, читатели будут ерзать на стуле и судорожно грызть ногти.

Не стоит забывать о темпоритме. Принято считать, что напряжение должно неумолимо нарастать, но на самом деле это не так. Тревога накатывает волнами, поэтому иногда действие следует замедлить, потуже натянуть струну, а иногда, напротив, ускорить, запустив обратный отсчет.

В литературе, как в спорте — чтобы стать хорошим писателем, нужно регулярно тренироваться. Для вдохновения предлагаем несколько упражнений, которые помогут «раскачать писательскую мышцу».

Напишите список вопросов, на которые вам никогда не хотелось бы отвечать. Заставьте героя ответить на вопросы вместо вас. 

Напишите историю, действие которой развивается всего лишь на протяжении одного часа.

Посмотрите на фото незнакомца. Подумайте, кто этот человек, что для него важно в жизни. Напишите о нем.

Вспомните песню, которая нравилась вам в детстве. Думая о ней, пишите, не старайтесь быть логичным.

Зафиксируйте то, о чем думаете в настоящий момент. Вспомните, как эта мысль пришла вам в голову. Что было до нее?

Просмотрите новостную ленту так, будто ваша цель — найти сюжет будущего произведения.

Практикуйтесь каждый день, даже по чуть-чуть — усердие и дисциплина приближают к цели.

По материалам Creative Writing School

Разница между поэзией и прозой сравнима с разницей между алгеброй и арифметикой. Поэзия утверждает: X+Y=Z. Проза отвечает: 5+7=12. Проза конкретнее в каждом отдельном случае, взятом в его характерности и особости, социальной, психологической, любой другой. Поэзия ищет и находит общие закономерности и взаимоотношения. Проза многословна и обязана быть многословной: у прозаика много дела на белом свете: все рассказать, показать, досказать. По самой природе прозаик — популяризатор.

Зато поэт владеет такой взрывчаткой, какой не выдержит никакая проза. Зато у поэта нет такой громоздкой аппаратуры, как у прозаика. С первого же приступа к работе поэт стремится сжать и сгустить свое слово до последнего мыслимого предела. За этой сжатостью подразумеваются сознательно опущенные ряды значений, обертоны и оттенки, синонимы и омонимы. Так возникает в поэзии интеграл: Гамлет — Медный всадник — Двенадцать. Это перечисление можно и продлить, но в этом нет нужды. Важно одно: слову возвращена его прародина — метафора. Она до времени запечатана и остается неузнанной, нераскрытой, «волшебной». Стоит подставить под нее любой Х (икс) или У (игрек), и метафора будет убита. Наконец, самое главное. Среди общих закономерностей, обступающих поэта, существует одна, которая и решает его дело, — ритм, как предпосылка и первооснова мышления и поэтического познания мира. Ритм и противополагает поэзию прозе, равно как противостоят друг другу поэтическое и прозаическое мышление и познание мира.

Пару дней назад я был на необычном представлении. В театральном кафе при «Красном факеле» (это такой новосибирский театр) актриса Дарья Емельянова читала посты Вячеслава Солдатенко (тот самый Слава Сэ). Автора уже полтора года нет с нами, но тексты его живут, что радует.

… Все столики были заняты, прозвенел третий звонок, погас свет, и на сцену вышла женщина в пижаме. Читала бодро, задорно, местами смешно, но…

Мне кажется, тексты Славы Сэ не для сцены. Завернувшись в плед на диване, читая «Сантехника», напугать домочадцев внезапным хохотом — это да. С кружкой кофе на кухне, жмурясь от удовольствия — и от кофе, и от поста в ЖЖ — тоже да. А вот со сцены да с пионерским задором, да ещё женщина — не знаю, не знаю…

Я никогда не обсуждаю своих произведений, и еще менее желаю обсуждать работу моих коллег. Что касается влияния фантастической литературы на людей, то я стою слишком близко к ее центру, чтобы судить. И какие переживания может иметь автор в связи со своей работой? Он работает один, в обществе только пишущей машинки. Почти все, что может с ним случиться, — это землетрясение.

Тысячи контактов с людьми в течение более тридцати лет позволяют мне оценить процент желающих быть писателями среди взрослого населения нашей страны равным пятидесяти процентам — или больше. Я могу объяснить вам менее чем в полусотне слов, как напечататься, но если вы слишком робки, чтобы признаться в своем желании писать и публиковать написанное, я не буду себя утруждать.

Попробуем еще раз. Сколько из вас заинтересованы в том, чтобы писать и публиковаться? Я не буду говорить, если только кучка хочет слушать. Хорошо, этого достаточно, чтобы оправдать обсуждение этого вопроса. Остальные пусть примут возбуждающее и подумают о журнале «Плейбой».

Итак, пять правил писательского успеха:

Первое: Вы должны писать.

Второе: Вы должны заканчивать написанное.

Третье: Вы должны воздерживаться от переделки, кроме случаев, когда на изменениях настаивает редактор.

Четвертое: Вы должны выйти с вашим произведением на рынок.

Пятое: Вы должны держать его на рынке, пока его не купят.